По клику на имя автора открывается текст его сочинений,
маленькая картинка увеличивается до полного размера тоже по клику (здесь же, в дневнике, без перехода на другую страницу).
Автор №1 Полканова Дарья.Автор №1 Полканова Дарья
1.
Однажды гулял собакморковь видит подбигает к нему Звёздакот и говорит :ТАМ ТАКОЕ ТАКОЕ !!! И убежал , а собакморковь думает что там такое может быть и побежал вперёд чтобы постматреть чего там такое? Когда он прибежал он увидел Лунакота висевшего на Котакактусе ,а Люфаня пыталась оторвать Лунакота от Котакактуса. Они увидели собакморковь и все в четвером закричали.В конце концов Люфаня оторвала Лунакота от Котакактуса,а собакморковь отдышавшысь пошол домой.
2.
Люфаня - это не просто кошка это кошка которой категорически запрещено худеть. Если она выходит на улицу а там ярко светит солнца то ей надо надевать шляпу а то она сгорит, шляпа должна быть из золотой конфетной фольги , а прохожим тёмные очки потому что рыжая Люфаня и солнце это очень яркий свет. Питается Люфаня тортиками, пиццей , чаем , кофе ,мороженым и т. п. Люфаня любит собак и влюбляется чаще всего в собак чем в котов. Люфане надо чистить зубы после каждого приёма пищи, сому Люфаню надо мыть шампунем алоэ вера раз в неделю. У Люфани есть свой трёхэтажный дом и этот дом находится на ул. Кухня. Люфане нельзя стричь когти , ложится спать ей надо не позже 11 часов. У неё есть свои распорядки дня один в будни а другой на выходные.
3.
Жил на свете дракончик Фиолетик. Он очень любил кушать лилии и петь,ещё унего были маленькие крылышки. Он часто играл с бабочками так как у него были маленькие крылья он подпрыгивал и кокоеото время держался в воздухе и предупреждал бабочек о том что идут люди тогда они поднимались в верх а потом Фиолетик опять играл в догонялки с бабочками.
4.
Жил один дракон по имени Кроки он очень любил шуметь по ночам. А рядом с ним жила семья котов, и один раз они не выдержали. Тогда Лунакот пошёл к собакморковь который жил на отшибе и не слышал Кроки Лункот попорсил его чтобы они переселились к нему. А Кроки стало скучно что никто не реагирует и он перебрался на отшиб.И тогда они сказали ему что у собакиморкови от того что он шумит портится урожайность а у Лунакота стали исчезать кратеры.И тогда Кроки перистал шуметь о ночам,и стали они жили хорошо.
5.
Жил- был кот Остапович и приехал к нему кузен заяц, когда он приехал и они сели за стол кот сказал зайчик а зайчик я тебя съем а он говорит не ешь меня я тебе наколдую 40 гор мяса их хватит на 40 лет, но по ночам будет приходить тигр и будет брать по куску мяса только если ты дашь ему 10 гор мяса и у тебя останется 30 гор на 30 лет или придётся охранять . А потом приходи ко мне с последним куском мяса и я сделаю из него двух коров они будут давать тебе молоко и родят коровёнка и его приноси из него я сделаю из него ещё 40 гор на 40 лети опять придёт тигр и всё будет сначала. А как ты наколдуешь сказал кот придёт время узнаешь колдовство переходит из поколения из поколение когда то ты сможешь колдовать и когда ты сможешь наколдуй мне морковь и кот согласился. А ночью пришёл тигр и хотел было утащить один кусок но тут пришёл кот и дал ему 10 гор на 10 лет. Прошло 30 лет и опять приехал заяц, кот отдал ему последний кусок и заяц сделал из него двух коров они радели коровёнка и из него сделал ещё 40 гор мяса и ещё через 30 лет . И пришло время перехода колдовства и кот получил его и ему надо было наколдовать морковь для зайца а кот это забыл и тогда заяц наказал его и наказал от как . С тех пор у него всегда прокисало молоко.
Автор №2 YolsenАвтор №2 Yolsen
6.
Эстер-Бонни-Бо.
Быть может, вам когда-нибудь снились снегопады?
Нет-нет, не какие-нибудь там рядовые снегопадики, которые трусят с неба манной крупой. А самые настоящие снегопады, густые и мягкие, залепляющие хлопьями снега глаза, отгораживающие вас от остального мира танцующей и кружащей завесой. За ней не видно ни деревьев, ни домов, и кажется, будто бы в мире больше ничего не осталось, кроме тишины и снега, снега, снега.
Да и реальность этих снов совершенно другая, чем у обычных – вязкая, осязаемая. Можно ощутить запах снега, попробовать снежинки на вкус, снять варежки и, дотронувшись до ближайшего сугроба, почувствовать обжигающий холод. Сразу видно, что сон вывязан тщательно и кропотливо – нет ни спущенных петель, ни кривых строчек. А всё потому, что Эстер-Бонни-Бо никуда не торопится и внимательно следит за каждой петелькой. «Другой такой терпеливой умницы во всём свете не сыщешь!» -- приговаривает Мастер, любуясь вывязанными узорами снов. И добавляет: «Повезло же мне с тобой.»
Эстер-Бонни-Бо тоже так считает – ну, куда Мастеру без неё. И как он вообще умудрялся раньше-то без неё обходиться? Кто же тогда вёл учёты снам, отваживал назойливых просителей, следил, чтобы Мастер держал ноги в тепле (поди ты, простудится, а работы немерено)? Молодой Мастер ведь тот ещё шалопай – за ним нужен глаз да глаз. Впрочем, как бы Эстер-Бонни-Бо ни ворчала, а всё равно свои самые красивые снегопады она приберегает для Мастера. В глубине души она благодарна ему за своё появление на свет.
Однажды на дальнем севере в самый разгар зимы Мастер где-то подхватил бессонницу. Надо сказать, что для мастеров снов это одна из самых опасных болезней, грозящая крахом всей профессиональной карьере. Около месяца бедолага еще как-то крепился – в долгие зимние ночи как раз самая запарка с работой и заниматься собой решительно некогда. Для поддержания сил в
ход шёл весь арсенал снотворных снадобий, которыми щедро делились сочувствующие коллеги. Но день ото дня мастерить сны получалось всё хуже и хуже – они выходили бледными, неправдоподобными, с кучей дыр и едва не расползались на клочки. Да и сам Мастер был в эти тяжёлые дни бледным и неправдоподобным, с тёмными кругами под глазами и дрожащими руками. Неизвестно чем бы всё закончилось, если бы ближайший друг Мастера не вызвался бы его подменить.
Итак, получив неожиданный отпуск, Мастер решительно отодвинул в сторону все порошки и микстуры и решил лечиться традиционными народными средствами. Устроившись поудобнее на кровати он мысленно вообразил себе огромный загон, многочисленное стадо премилых овечек и низенькую ограду. Дело оставалось за малым: считать перескакивающих ограду овечек. Одна за другой они описывали в воздухе изящный пируэт, и, вполне довольные собой и жизнью, убегали куда-то вдаль, на зелёную свободу лугов и полей.
Мастер тем временем вёл самый обстоятельнейший учёт. «Шестьсот девяносто семь…», --мысленно пыхтел он, -- «… шестьсот девяносто вооосемь…ну, скоро уже я там засну? Шестьсот девяносто деееевять…»
Шестьсот девяносто девятая овечка топталась у самой ограды и с любопытством глядела прямо на Мастера. «Хм, я сказал шестьсот девяносто деееевять…» -- пробурчал Мастер, пытаясь мысленно заставить овечку прыгнуть. Но овечка оказалась упрямая: побродив немного вдоль ограды, она преспокойно отправилась вглубь загона пощипывать травку.
Раздосадованный Мастер открыл глаза и решил начать всё заново. Но стоило ему их опять закрыть, как в поле зрения тут же вновь появилась лохматая любопытная морда шестьсот девяносто девятой овечки.
Дальнейшие часа два Мастер всеми силами пытался выпихать овечку из загона. Он кричал на нее и пугал, создавая в своем воображении целые толпы летающих чудищ. Он пытался выманить её из загона всевозможными вкусностями. Он пытался перекинуть овечку через ограду собственноручно. Но всё было тщетно: овечка весьма благосклонно принимала лакомства, совершенно не замечала чудовищ и близко к ограде подходить наотрез отказывалась. Наконец, после долгих бесплодных попыток, взмокший и уставший Мастер провалился в глубокий спасительный сон.
Как вы думаете, кто ему снился? Конечно же, белая овечка, невозмутимо пощипывающая травку в загоне.
Мастер проснулся в холодном поту и твёрдо решил, что с овечками пора завязывать. Средство, без сомнения, действенное, но так и с ума сойти недолго. На следующую ночь он проглотил снотворную пилюлю, блаженно прикрыл глаза… и тут же подскочил с подушки, как ужаленный, мысленно заслышав дробный перестук овечьих копытцев.
Иногда наши выдуманные создания оказываются на редкость живучими. Снова и снова за нами тянется навязчивая идея, снова и снова в голову забредает одна и та же мысль. А уж если ты Мастер снов и по профессиональной привычке воображаешь себе всё как можно более реалистично, то можете себе представить, насколько трудно отцепить от себя ненужный образ.
Упрямая овечка следовала за Мастером повсюду. Ему по двадцать раз на дню мерещился звук овечьих копытцев, краем глаза он улавливал нечто пушистое в отражении на стеклах и зеркалах, а уж каждую ночь, ему снились лишь овцы, овцы и овцы.
В конце-концов Мастер не выдержал. Однажды утром, проснувшись после очередного созерцания овечьей морды, он взял клок овечьей шерсти и вдохнул в него созданный образ и жизнь. Так Эстер-Бонни-Бо обрела настоящую шёрстку, настоящие ушки и настоящие копытца.
С самых же первых минут своего рождения она показала себя как благоразумная и рассудительная овца. В первую очередь Эстер-Бонни-Бо представилась по всем правилам этикета, затем, слегка витиевато, поблагодарила своего создателя, а после тут же отправилась приводить в порядок шёрстку, которую Мастер выдумал слишком уж растрепанную, на её вкус.
К слову сказать, бессонница у Мастера вскоре сама собой прошла, а вот Эстер-Бонни-Бо осталась. Они с Мастером отлично поладили, и Эстер-Бонни-Бо начала вести его запущенное хозяйство. И, разумеется, по возможности опекать чересчур уж легкомысленного Мастера. Оказалось, что Эстер-Бонни-Бо практична, серьёзна, немыслимо аккуратна и сообразительна. В числе её талантов нашлось также умение готовить потрясающе вкусный ромашковый чай, и вязать самые тёплые в мире свитера. А также ежедневно помнить про такую уйму бытовых мелочей, что у любого пошла бы голова кругом, не будь он Эстер-Бонни-Бо.
Правда, как ни бился Мастер, таланта к созданию снов у Эстер-Бонни-Бо так и не обнаружилось. Как бы он ни старался её научить представлять невероятные вещи, а затем мастерить из них сны, как некоторые мастерят из лоскутков одеяло, ничего не выходило. Эстер-Бонни-Бо хорошенько умела себе представлять только снегопады, а со временем вывязывание снов-снегопадов стало её любимым хобби, которым она то и дело занималась на досуге.
Иногда длинными зимними вечерами к Эстер-Бонни-Бо захаживает в гости её приятель, Чайный Кот. Они вместе пьют ромашковый чай, смотрят на вьюгу за окном и дожидаются прихода Мастера. Чайный Кот пересказывает ей разные байки из своей насыщенной жизни, Эстер-Бонни-Бо слушает его вполуха и привычно беспокоится, не промокли ли у Мастера на работе ноги. А еще она думает о том, как аккуратно всё укутал снег за окном, о том, что вскоре она довяжет очередной снегопад и о том, как же всё-таки приятно – вы не представляете себе, насколько приятно! – быть выдуманной Мастером овцой.
Автор №3 ТаильАвтор №3 Таиль
7.
Когда часы на каминной полке пробили час ночи, дверь детской комнаты со скрипом приоткрылась, и на пороге показалось маленькое существо. Не больше одного фута в высоту, с оттопыренными длинными ушами и маленькими лапками с коротенькими, но острыми коготками. Создание внешне напоминало лисичку, только очень маленькую, да и шкурка была вся чёрная-чёрная. Исключением был лишь белый воротничок на шее, старательно вычесанный к ночи. Светлые глазки, напоминавшие две жемчужинки, озорно поблёскивали в темноте.
Зверёк бесшумно шмыгнул в комнату, неся в лапках небольшую коробочку, похожую на те, в которые обычно люди упаковывают друг другу подарки на Рождество. Добравшись до кровати маленькой девочки, он тихо ставит коробку на пол и вытирает со лба незаметные капельки пота – тяжёлая, похоже, оказалась ноша.
-Так-так… ну-ка, что тут у нас… - проговорил зверь, вскарабкавшись на кровать у самого изголовья. Маленькая девочка хмурилась во сне и корчила недовольно веснушчатый носик. Выждав пару мгновений, маленький ночной посетитель заглядывает в туманную дымку над головой ребёнка и смотрит.
Девочки снились самолёты, какой-то непонятный шум и громкие крики вокруг.
Поцокав языком и негодующе качая головой, зверёк возвращается к оставленной коробке внизу, скатившись по краю сползшего с постели одеяльца. В коробке лежало что-то, очень напоминающее сладкую вату, только более воздушное и искристое. Такое мягкое, что обычный человек не смог бы взять в руки. Это были хорошие мысли, добрые сны и всё то, что дарит маленьким детям радость. Взяв лапками немного этого сладкого облака, зверь запрыгнул обратно на кровать и щедро обсыпал сны маленькой девочки. Те стали меняться, становясь светлее и добрее.
И вот уже в небе не самолёты, а летают резвые птички с крыльями бабочек и поют весёлые песенки.
С чувством выполненного долга маленький зверёк, похожий на лисёнка, спрыгивает обратно к коробке, закрывая её, и заталкивает поглубже под детскую кроватку.
-Вот.… Вот так вот лучше. – Самодовольно проговаривает странное существо, отряхивая лапки. Затем он уверенно забирается на тумбочку и садится, у самой лампы, сладко зевая. Рядом с лампой стоит чёрно-белая фотография в рамке. Папа девочки - в военной форме, стоит рядом с истребителем. В руках он держит того самого чёрного зверька, с длинными, оттопыренными ушами и жемчужными глазками.
-Как же всё-таки нелегко быть хранителем снов… - сонно бурчит диковинный лисенок, нацепляя на лапку бирочку с аккуратной подписью «Лишка. Верный хранитель снов, который будет тебя оберегать, пока меня нет. С любовью, папа». – Ну, ничего, вот закончится война…. Как хорошо заживём!
Поёрзав у лампы ещё немного, Лишка засыпает, точно зная, что папа совсем скоро вернётся.
Автор №4 Синько НаталияАвтор №4 Синько Наталия
8.
Сказочка о самоидентификации
Здравствуйте! Я – птица Сирин,
А может, и просто филин,
Если честно, меня не спросили,
Когда я рождался на свет.
У меня есть рыжая шерсть,
Коготочков, кажется, шесть,
И в ладони помещаюсь – весь!
Или вся?
Я не знаю, чем мне питаться,
Как бы с родичами повидаться,
Как бы с ними мне потрепаться,
Как бы выспросить мне совет
Насчет диет.
Я не знаю, кто мне семья,
Сколько было нас в отчем гнезде,
И куда подевались те,
Кто как я.
Не подумайте, я не жалуюсь,
Просто очень уж мне интересно,
Из какого я вылеплен теста.
Расскажите, пожалуйста!
Подскажите, куда обратиться,
Назовите специалиста –
Кто мне скажет, что я за птица,
И где мое место.
Вот лицо – как у птицы вещей,
Только телом – почти сова,
Но роняю чужие слова
Про совсем непонятные вещи –
Что-то там о судьбе человечьей,
О далеком-далеком грядущем.
За спиной же не райские кущи,
Где положено быть провидцу,
А холодный и снежный лес,
По ветвям, как цветы по ситцу,
Бродит эхо моих словес.
Зимней ночью никак не спится
В ожидании новых чудес.
Знать бы только, кто я, откуда,
И какому прекрасному чуду
Я обязан тем, что я буду
И есть.
Автор №5 Саша/SimiramАвтор №5 Саша/Simiram
9.
главный герой
подглавный герой
- Наш сын, - гордо произнес величавый белоснежный олень, стоя перед дверьми своего дома и охраняя его, пока жена его производила на свет олененка, который должен был стать таким же крупным и могучим, как и его отец. Вокруг столпились многочисленные животные, которым не могли удержаться от любопытства, пытаясь заглянуть в окна небольшого дома посреди леса, чтобы хоть как-то, но рассмотреть процесс появления наследника Озмунда.
Лучшие птицы были приглашены на присутствие при таком важном событии. Щебетание самых прекрасных птиц доносилось на много миль вокруг, и все они восхваляли, каждый на свой лад, такое важное событие, которое должно было перевернуть жизнь Озмунда – оленя мудрого и справедливого, величественного и прекрасного, строгого и милостливого; многообразие сливающихся в одну общую восхитительную мелодию птичьих голосов выливались в один большой рассказ о длительном ожидании такого же мудрого и такого же хорошего правителя леса, как Озмунд Мудрый.
Солнце медленно садилось за горизонт, окрашивая своими лучами облака в самые невообразимые цвета: нежно-лиловое облако контрастировало с ярко-оранжевым, алые, словно горящие, плыли мимо бледно-желтых… И именно в тот момент, когда последние языки солнечного пламени догорали, медленно сменяясь непроглядной летней тьмой и легким сверканием светлячков, Вилия издала свой последний крик, который в этот же момент смешался с другим – тихим и протяжным.
Озмунд ввалился в дом так, словно его ужалила оса в самое непригодное для этого место; он запыхался не хуже матери новорожденного олененка, а за ним в дверной проем всунулись еще несколько десятков голов. Вилия слабо и обессиленно вылизывала свое дитя, закрывая его хрупким телом от глаз посторонних, но все пытались разглядеть не столько наследника Озмунда, сколько его отца…
И когда он увидел ребенка, который должен стать его наследником, гордостью и правителем, лицо его мгновенно переменилось в своем выражении.
***
- Папа, - пискнул олененок Мюнь, с любопытством разглядывая своего отца. Спустя несколько месяцев, он заметно вытянулся в росте, но лицо его оставалось таким же непосредственно-детским; многие не понимали, как Мюнь вообще мог устоять на своих тонких кривоватых ножках, на которых он столь неловко перемещался по лесу. – Почему у тебя такие большие рога?
- Потому что я таким родился, - рявкнул Озмунд и вернулся к своим делам.
Если и был на всем белом свете самый невинный и незатуманенный ум, он принадлежал именно Мюню. Он с восхищался всему, к чему его отец и мать, казалось, привыкли в ту же секунду, как появились на свет: он заливисто смеялся, когда на его нос садилась бабочка и громко и с чувством давился, когда в его разинутый рот залетал жук. Он засовывал голову в реку полностью и удивлялся, почему вода заливается ему в нос и уши, он пытался вброд перейти эту самую реку (от чего совершенно случайно оказавшийся рядом медведь был вынужден его спасать, потому что плавать Мюнь не умел), а сколько раз он бежал, куда глаза глядят, и не мог вернуться обратно, что всему лесу приходилось его искать, а затем вытаскивать из хитросплетений веток повалившихся деревьев – не счесть. Когда он задевал мордочкой паутинку, а она цеплялась и никак не могла отцепиться, поднимался крик на всю округу, а если там еще и был громадный паук (который пугался еще больше олененка), то он моментально терял сознание от ужаса.
Его большие глаза всегда были полны любознательности, доброты и детской наивности – того, чего так не хватало правителю леса, его отцу. В них отражалось небо, плывущие облака и солнце, или же мрачные тучи и льющийся дождь.
Но все это было лишь самой малой толикой того, что могло поражать в Мюне. Этого, наверное, хватило бы и так, если бы не совсем другое…
***
- Это не может быть моим ребенком, - строго и категорично заявил Озмунд после очередной попытки научить олененка борьбе и охоте. Он не стеснялся в выражениях даже при собственном сыне, а уж когда его не было – тогда он и вовсе начинал расходиться так, что, казалось, стены начинали трястись от его бессильного гнева. – Просто не может быть.
- Озмунд, - попыталась перебить мужа Вилия, но он был бешен, как фурия, и ничто не могло закрыть ему рот.
- Ты видишь это? Он слабее девчонки. Он постоянно находится в каком-то своем дурацком мире с радужным небом! Я не понимаю, в чем моя ошибка? Что я сделал не так? Или ты решила, что я недостаточно хорош, чтобы стать отцом жеребенка?
Вилия глубоко вздохнула. В такие моменты доказать что-либо было практически невозможно, и лучшим выходом было – смиренно молчать, однако и такой вариант его не устраивал. Когда она возражала, он бесился; когда она молчала, он злился.
- Мюнь – чудесный ребенок. Он приносит всем столько радости, разве ты не видишь? – Она аккуратно отдернула носом занавеску и глянула краем глаза, как ее дитя, на глазах у маленьких крольчат и хитроглазых лисят пытался дотянуться языком до носа. Дети заливисто смеялись, глядя на выражение лица олененка. – Может, он и не создан для борьбы. Может, он создан для мира. Для того, в чем совершенно не годен ты.
- Это не мой ребенок, - не найдя других слов, отрезал Озмунд, глядя жене прямо в глаза. – Откуда у него белая шерсть? Откуда?
- Конечно, твой, - спокойно ответила жена, в глубине души радуясь, что хотя бы ее сын не превратится в сварливого хладнокровного правителя. – Ты много видел в жизни белых оленей?
«Ни одного», - подумал Озмунд, но, чтобы не выставлять себя дураком, просто промолчал.
- Поэтому и не нужно истерить не из-за чего. К тому же, моя бабушка была белоснежной с парой пятнышек. И у нее тоже родители были бурые.
- Тогда объясни мне, откуда у него такие рога?
Вилия громко рассмеялась, прекрасно понимая, что это только сильнее рассердит разбушевавшегося оленя, однако она ничего не могла с собой поделать.
- Я повторю – ты много видел такие рога? Много? Я не понимаю этого точно так же, как и ты. Озмунд, ты должен просто смириться с тем, что Мюнь не создан для того, для чего создан ты. Как и ты не создан для того, для чего создан Мюнь. Успокойся и прими это. Однажды ты сам будешь им гордиться, - пообещала Вилия и удалилась прочь, оставив ожидавшего совсем другого Озмунда.
***
Ничто не было в Мюне так удивительно, как его рога. Ибо из головы его росли два дерева.
У них были тонкие, совершенно непрочные, но каким-то волшебным (может быть, действительно волшебным?..) образом удерживающиеся на его голове. На них ежелунно цвели маленькие душистые белоснежные цветочки с желтой сердцевиной, а через пару недель они опадали, и тогда самые разные животных приходили и разбирали эти цветы, чтобы украсить ими свои дома и гнезда, и, как бы много животных ни приходило, на всех всегда хватало. Каждый сердечно благодарил олененка, на что тот добродушно улыбался; птицы в благодарность плели крошечные гнездышки и вогружали ими рога Мюня, и тогда они выглядели, как самые настоящие лесные молодые деревья в маленьком их варианте. Все, кто видел олененка, не могли дождаться начала его правления: их переполняло чувство защищенности и доброты, исходящее из этого, на первый взгляд, слабого и никчемного существа. Мюнь дружил абсолютно со всеми, каждому позволял на себе покататься (и ни разу не показывал, что ему было очень тяжело) и потрогать свои рога – правда лишь, срывать цветы не разрешал никому, так как ему было по-настоящему больно, когда с его рогов отрывали цветок.
Но лучшим его другом был волчонок… Волчонок, что сын вожака стаи волков.
***
Война между оленями и волками длилась шесть поколений. Озмунд был рожден в этой войне, отец его, дед… Лес был поделен на две половины – оленью и волчью – и каждый стремился вторую захватить. Волки были дикарями, вечноголодными, жадными до битв, превосходными стратегами и сильнейшими противниками; олени же были гордыми, благородными и мудрыми – вернее, таковыми они себя видели, не замечая ничего вокруг. Волки брали силой, агрессией и клыками, олени – рассчетливостью и рогами. Как не было врага страшнее волка, так не было и врага предусмотрительнее оленя. И эти кланы столкнулись между собой в яростном противостоянии друг против друга, подчиняя себе живущих на своих территориях животных. Живущих на разных территориях зверей можно было легко отличить друг от друга: волчьи были более запуганны и вместе с тем агрессивны, оленьи – ухоженны и добры. А бежавшие с одной на другую жестоко наказывались.
Они встретились именно в один из тот многих разов, когда Мюнь потерялся. Тогда он увидел бабочку с большими-большими коричневыми крыльями, каких ранее не видел, и непременно последовал за ней, и следовал до тех пор, пока она не взмыла в небо и не исчезла из виду. Тогда Мюнь понял, что он находится на Поляне - месте, где стояло Одинокое Дерево, которое было своего рода чертой между волчьей территорией и территорией оленей. Он уже почти было дошел до границы, но вовремя остановился; тем более, он знал, что если он хоть копытом переступит черту, то на него моментально с обеих сторон набросятся два сторожевых волка и ему наступит неизбежный конец, особенно учитывая то, что он – сын правителя.
Тогда он и встретил Тополиного Пуха.
Тополиный Пух был крепким, но, как и Мюнь, далеко не в том качестве, в котором хотел бы его вожак отец: он был пухлым и коренастым, и его пухлость делала его слабым и неповоротливым. Увидев Мюня, Тополиный Пух насторожился и зарычал, но тот попятился, глядя своими невинными глазами в глаза волчонка; тогда вдруг Пух перестал рычать и изображать из себя настоящего сына своего отца и завилял хвостом. Оказалось, что он тоже прибежал сюда за бабочкой, только желтой.
- Наверное, они хотели нам что-то показать, - сказал тогда Пух.
- Вот здорово!
С тех пор Одинокое Дерево стало местом их встреч. Они прогуливались вместе вдоль границы, ни в коем случае не нарушая ее, и даже речку Пуху приходилось переплывать самому, потому что мост (который являлся поваленным деревом) находился на половине Мюня. Вот только, когда друзья расходились по домам, Тополиному Пуху ничего не стоило найти дорогу обратно благодаря своему волчьему чутью, а вот Мюню приходилось несладко: вместо того, чтобы самому приходить домой, его приводили.
Однажды Мюнь пришел домой, весь в расстроенных чувствах из-за того, что не может ни прийти Пуху в гости, ни позвать его самому (они частенько забавлялись, играя в игру: один называл предмет, который есть в любом доме, а другой описывал, как он выглядит у него дома). Он подошел к своему отцу, уселся рядышком и спросил:
- Почему мы ведем войну с волками?..
***
- Я же тебе сотню раз объяснял, - на удивление спокойно ответил отец. Он очень любил эту тему и действительно рассказывал это раз за разом, и каждый новый рассказ обрастал все новыми подробностями.
- Да, но… я забыл.
Мюнь дернул головой, и листики на его рогах-деревцах перешепнулись между собой.
- Ну что ж, - Озмунд явно был в хорошем расположении духа. – Садись и слушай.
И тогда перед Мюнем вспыхнули тысячи образов, когда отец начал свой рассказ. Он представлял себе озлобленного на весь мир волка Лесного Ручья, который убил возлюбленную оленя Ториса, которая, мирно прогуливалась неподалеку от его дома. Лесной Ручей поклялся объявить войну, если еще хоть кто-нибудь из оленей посмеет нарушить его покой, и он объявил ее, хотя никто даже не подходил к его логову на близкое расстояние. После двух ожесточенных боев – битвы за Поляну и самую масштабную битву за Одинокое Дерево было решено разграничить лес на две части – те самые, волчью и оленью. Так и началась война между этими двумя территориями, и началась она с алчности и имульсивности волка Лесного Ручья…
- …который не считал крупных зверей достойными проходить мимо его поганого логова, - завершил свой рассказ Озмунд, и увидел в качестве реакции огромные удивленные глаза сына.
- Вот это да! – Только и сказал Мюнь. – Только из-за возлюбленной Ториса мы воюем уже столько лет? Это же так… бессмысленно!
Много кто и много чего говорил Озмунду о войне, но слово «бессмысленно» прозвучало, пожалуй, впервые. И это вовсе не понравилось отцу олененка.
- Это ничего не бессмысленно! – Вспыхнул тот. – Из-за жестокости и любви к бессмысленным убийствам этого глупца мы теперь воюем… Теперь ты понимаешь? Волки – опасный народ. Они все такие. Я не знаю, что я бы сделал с тем, кто связался с волком. Но знаю точно – наказание не заставило бы себя ждать.
- Да… Ты абсолютно прав, отец. – Расстроенно промямлил Мюнь и ушел к себе спать, оставив Озмунда довольным тем, что наконец его сын начал что-то смыслить и интересоваться войной.
«А он, пожалуй, не такой уж и бесполезный парень», - мысленно признал олень и улыбнулся.
***
- Я же тебе сотню раз объяснял, - рявкнул Алый Закат, горящими глазами глядя на сына. На самом деле, он даже не смог припомнить ни единого раза, когда его сын хотя бы заинтересовался этой темой, но все равно надо было как-то выставить себя строже и суровее.
- Прости, отец, я… забыл.
Алый Закат поерзал на месте, вдохнул побольше воздуха (уж очень он любил эту историю).
- Ну что ж, - сказал он. – Садись и слушай.
И тогда перед Тополиным Пухом вспыхнули тысячи образов, когда отец начал свой рассказ. Он представлял себе холодного сердцем и рассчетливогого оленя Ториса, чья возлюбленная побила рогами и начала топтать копытами одного из детей охранника логова вожака волков. Лесной Ручей, самый мудрый и спокойный из всех правителей, прогнал олениху с территории своего логова, после чего Торис объявил войну как наказание волкам за их любовь к ограничениям других в действиях. После двух ожесточенных боев – битвы за Поляну и самую масштабную битву за Одинокое Дерево было решено разграничить лес на две части – те самые, волчью и оленью. Так и началась война между этими двумя территориями, и началась она с неуемной жажды войны Ториса…
- …который посчитал себя слишком важной особой, чтобы выгнать свою возлюбленную за такую жестокость! - завершил свой рассказ Алый Закат, и увидел в качестве реакции огромные удивленные глаза сына.
- Невероятно! – Промолвил Пух. - Только из-за возлюбленной Ториса мы воюем уже столько лет? Это же так… глупо!
Много кто и много чего говорил Алому Закату о войне, но слово «бессмысленно» прозвучало, пожалуй, впервые. И это вовсе не понравилось отцу юного волчонка.
- Не смей говорить мне, что это глупо! – Вспыхнул тот. – Мы воюем из-за гордости и чувства собственного превосходства оленей… Понимаешь? Нельзя доверять оленям. Они все отвратительные создания.
- Да… Ты абсолютно прав, отец. – Покорно признал Тополиный Пух, и медленно поковылял к своему ложу.
«И с чего это он вдруг», - подумал Алый Закат, решив, что раз уж его сын заинтересовался войной, то не настолько уж он и не негодный, как он думал.
***
Когда Мюнь и Пух встретились в следующий раз, оба были опечалены рассказами своих отцов. А когда они пересказали их друг другу, они чуть было не поссорились из-за расхождений.
- Наверняка все даже было не так, - вдруг сказал Мюнь посреди спора.
- Наверное, - согласился Пух. – Давай пообещаем друг другу, что что бы ни случилось, война никогда не сможет нас разлучить.
- Обещаю! – Радостно воскликнул Мюнь и тут же пискнул и понизил голос, чтобы их никто не заметил вместе.
- И я обещаю.
Они медленно приблизились друг к другу, соблюдая границу; Мюнь аккуратно нагнулся и положил голову на шею волка. Так они и обнялись в самый первый раз за месяцы своей дружбы; но вдруг раздался громкий резкий рык. Мюнь одним лишь копытом переступил границу.
- Беги, Мюнь, беги! – Закричал Тополиный Пух. Раздался протяжный вой, разнесшийся на всю округу, и всем обитателям леса на обеих территориях стало известно о нарушении границы. Огромная стая волков мгновенно примчалась на место совершенного преступления, и Мюнь лишь краем глаза увидел, как отец его лучшего друга, Алый Закат, схватил собственного сына за шкирку и отшвырнул куда подальше. За Мюнем неслась огромная стая самых быстрых волков, и олененок сам даже не подозревал, что может бежать на свои длинных хрупких ногах с такой скоростью. Граница уже была нарушена, олени и волки собирались вместе по обе стороны Одинокого Дерева, а во главе их стояли их вожаки – Озмунд и Алый Закат.
- Ну, Закат, - хмыкнул огромный величественный олень. – Вот мы и встретились.
- Встретились, Озмунд, встретились, - прорычал крупный волк. – А все благодаря твоему сынку. Он напал на моего сына!
- Что? Мюнь? – Озмунд рассмеялся. – Он не способен ни на кого напасть в принципе. Наверняка твой маленький гаденыш оскалил свои зубы на моего наследника!
Обстановка становилась все напряженнее и напряженнее.
- Сейчас десятеро моих самых быстрых волков несутся за одним твоим «неспособным» оленем! Моли кого угодно, чтобы он убежал.
Озмунд дал знак, и олени затопали ногами. Это означало полную боевую готовность. А когда Алый Закат прорычал и завыл, битва началась.
***
- Мюнь! Мюююююнь! – Вопил Тополиный Пух в поисках хотя бы следа волков. Он несся с такой скоростью, какую раньше никогда не развивал, принюхивался к каждому кусту, пытаясь учуять запах Мюня или своих, но в какой-то момент окончательно сбился со следа.
«Пускай Мюню придет в голову запутать следы, пускай он запутает следы…»
Навстречу Пуху выскочил крупный олень с маленькими, но поразительно острыми рогами («Они там что, специально их что ли точат…»); волчонок взвизгнул и понесся обратно, мысленно извиняясь перед другом.
Пух вдруг подумал, как же это иронично – объятие, которое могло навеки разрешить войну, только сильнее ее усугубило. Место укуса отца сильно болело, но волк уже даже не обращал внимания на боль: он просто бежал, бежал, что есть духу, бежал к своему отцу, чтобы он одумался…
Но он не узнал свою любимую зеленую поляну. Сотни волков и оленей, а также приспешники обоих – лисьи стаи, которые точно так же разделены по территориям, медведи – от крупных до медвежат, кабаны – боролись друг с другом и пробивались сквозь живые стены. Пух обежал поляну и встал на территорию волков, стараясь пробиться как можно ближе к отцу.
- Простите… извините… простите, виноват, не хотел… Отец! ОТЕЦ!
Алый Закат раскидывал всех врагов вокруг и одновременно отдавал приказы, одним из которых только что стало окружение.
- Отец! Отец, послушай меня!
- Пух, ты с ума сошел?! Беги отсюда! Тебя здесь просто… - на тебе! – тебя здесь ранят! Беги!
- Нет, отец, послушай, Мюнь мой друг, он…
- Что ты сказал?! – Глаза волка налились кровью, и Пуху показалось, будто Алого Заката вообще перестало что-либо волновать, кроме этого. – Пут Плюща, займись командованием, я вернусь сейчас же.
Алый Закат снова сгреб за шкирку сына и швырнул за пределами битвы.
- Я сказал тебе не водиться с оленями! Как ты посмел сдружиться с сыном нашего худшего врага! Нет тебе такого наказания, которое смогло бы компенсировать твою дерзость!
- Отец, пожалуйста, он не хотел ничего плохого, он лишь… прошу, прекрати это, ты же можешь…
- И сдаться этим наглецам? Ни за что! Но я придумал тебе наказание. Если тебе повезет, оно будет недолгим. Ты будешь биться.
- Что? Я… но я не…
Но Алый Закат был опьянен своей ненавистью и злостью. Шкирка Тополиного Пуха так сильно болела, что он даже перестал ощущать, как зубы вновь сомкнулись на ней… А затем он оказался в самой гуще битвы.
***
Как только раздалось три коротких завывания подряд, означавшие сбор всей стаи на месте битвы, волки, преследовавшие Мюня, резко развернулись и побежали обратно. Мюнь решил, что он может хоть как-то повлиять на отца и остановить это безумие, и вновь побежал как можно быстрее, невзирая на ослабшие болящие ноги; где-то в левом боку ныло, кололо и разрывало, но он бежал так, словно бы он был своим собственным отцом, который никогда не обращал внимание на боль и усталость, как будто бы у него их и не было.
Когда он увидел то, что раньше было местом их с лучшим другом встреч, ноги Мюня подкосились и вся боль и усталость резко подкатила к ним.
- Я никогда не найду отца, - пропищал Мюнь себе под нос.
И в какое-то мгновение он упал оземь и мысленно сдался; он смотрел на плывущие облака, чувствовал под собой шуршание травы. Он уловил взглядом летящую низко-низко бабочку с ярко-желтыми крыльями. «Похожа на ту, что увидел Пух…»
«Пух…»
«Пух!»
Силы вновь вернулись к олененку, и он побежал вслед за бабочкой, которая кружила, петляла, но не улетала высоко. Он бежал, бежал мимо бьющихся оленей и медведей, едва увернулся от клыков лисицы с их территории, которая нацеливалась на волка, но он отскочил; он следил глазами за бабочкой, и, когда его увидел отец, он лишь подумал: «Он серьезно? Он в разгаре битвы бежит за бабочкой? Надеюсь, я сплю».
Вдруг бабочка взмыла высоко вверх и оставила Мюня посреди поляны, там, где происходило все действие. И вдруг он посмотрел вниз, где лежал раненый и слабо дергающийся Тополиный Пух.
Внезапный рев и крик олененка заглушил все звуки битвы. Когда все услышали вопль олененка, звуки клацающих зубов и тупых ударов рогов затихли, ведь никто не ожидал присутствия детей на поле битвы. Но Мюню было уже все равно, он повалился рядом со своим другом и кричал:
- Пух! Нет! Нет! Пух! Пожалуйста! Помогите ему кто-нибудь! Пух!
Озмунд своими огромными размашистыми рогами отбросил сына от раненого волчонка. Мать Тополиного Пуха, услышав плач олененка, мгновенно прибежала на место битвы и начала зализывать его раны, и громкие всхлипы Мюня сливались с ее протяжным печальным воем.
- Ты погубил моего друга!
Тополиный Пух не мог вымолвить ни слова. Он лишь слабо поскуливал и глядел на такого слабого, но такого отважного лучшего друга.
- Ты сам виноват! Якшался с нашим врагом, с волком! – Действие на поле битвы уже становилось не столько грустным и жестоким, сколько интересным. Все головы были обращены на лежащего волчонка, его воющую мать и олененка, глядящего полными ненависти глазами на отца.
- К чему все это, скажите мне? – Кричал Мюнь, обводя взглядом всех присутствующих. – За что?! Никто даже не знает, из-за чего на самом деле началась война! Почему нельзя просто дружить друг с другом, ходить друг к другу в гости?..
«Наивный юнец, у него все к гостям сводится», - промелькнула мысль в голову Озмунда.
- А ну перестань, - рявкнул отец.
- Мю…нь… - прошептал Тополиный Пух. Мюнь резко развернулся и улегся рядом с другом, стараясь согреть его и не позволить никому к нему притронуться.
И вдруг раздался звук бьющихся крыльев. Крупная тень накрыла Поляну; огромный филин, о котором слагались самые разные легенды, который исчез несколько сотен лет назад и о котором говорили, что он теперь наблюдает за всем происходящим откуда-то с облаков, опустился на самую толстую ветвь Одинокого Дерева и замолвил:
- Прекратите это безумие!
И тогда перед всеми участниками битвы вспыхнули тысячи образов, когда настоящий Хранитель Леса начал свой рассказ.
- Лесной Ручей, самый спокойный и мудрый из живущих волков, и Торис, самый добрый и рассудительный из оленей, были лучшими друзьями, они воспитывались одной лисицей, так как обоих покинули родители в детстве… Оба выросли достойнейшими зверями и творили мир во всем лесу. Однако пришло время каждому из них остепениться, и оба выбрали себе самых красивых и умных жен: волк – волчицу, олень – олениху. Но не дружили их жены друг с другом так, как дружили друг с другом Лесной Ручей и Торис. Они постоянно строили козни друг другу, а в итоге настроили некогда лучших друзей друг против друга…
- Все проблемы из-за женщин! – Выкрикнул кто-то из толпы, и горящие взгляды обернулись на него. Тогда тот медведь решил сдерживаться в выражениях.
- …и рассказала волчица, что возлюбленная Ториса топтала дитя одного из друзей Ручья. А олениха рассказала своему мужу, как Лесной Ручей грозился объявить войну. Но первым никто войны не объявлял: они сделали это одновременно. После двух ожесточенных боев – битву за…
- Да, да, да, это мы все знаем, - раздраженно прорычал Алый Закат. – Как-то все это глупо.
- То-есть… - проговорил Озмунд. – Все это бессмысленно?..
- Да, - выдохнул филин. – И Торис с Лесным Ручьем под землей вертятся от всего, что вы творите.
Будто все шесть поколений, что шла война, стали одним большим черным пятном на белой истории прекрасного леса. Филин молча улетел, оставив всех в недоумении; вопросов появилось еще больше, чем ответов. На этом битва завершилась, которая вскоре в истории получила название Битвы за Дружбу.
На том и завершилась война. Пусть и не было никакого официального заявления об этом, а границы все еще соблюдались, но вскоре сторожевые волки покинули свои посты и занялись своими семьями, а граница пересекалась столько раз, что, наверное, за все шесть поколений хватит.
***
Несколько лет спустя Тополиный Пух и Мюнь были коронованы и стали правителями Лесного Королевства, как теперь стал называться лес. Они-то официально и объявили войну законченной, и больше никогда в истории она не упоминалась и ни на что не влияла.
- Пожалуй, ты была права, Вилия, - тихо произнес Озмунд. – Мюнь был способен на то, на что не способен был я.
- Нет на свете существа, который был бы счастливее от такого признания, - улыбнулась жена и посмотрела на сына, который вскрикнул из-за того, что паутина опять зацепилась за его мордочку.
В Лесном Королевстве воцарился покой и порядок: двое его правителей были лучшими друзьями – и не только друг другу, но и всему народу. Счастьем было иметь возможность подойти к своему вожаку и спросить у него совета по поводу чего угодно, а в качестве ответа получить: «Понаблюдай за бабочками, они подскажут тебе ответ», или же просто дружеское ободрение и обещание, что все будет хорошо.
И когда Королевством стали править двое детей, все и стало таким же, как они – детским и беззаботным. И каждый месяц устраивался Праздник Цветов – праздник, когда Мюнь одаривал всех крохотными прекрасными цветками с ветвей своих рогов, а птицы плели ему гнездышки.
А героями стали не сильные и крупные волк и олень, вовсе нет; героями стали пухлый неуклюжий волчонок и белоснежный хрупкий олень с деревьями вместо рогов.
Автор №6 ЕвгенияАвтоp №6 Евгения
10.
Сказка: Первый день зимы
Кевин проснулся от монотонного звука — это крупные, редкие капли дождя стучали по подоконнику. Не открывая глаз, он пытался угадать, какой будет сегодняшняя погода, что принесёт этот день. "Сегодня начнётся зима, начнётся новая жизнь" — решил он, и открыл глаза. "Так и есть, я не ошибся!" — сказал он вслух и поспешил встать с мягкого атласного матраса.
Спустя десять минут Кевин сидел, глядя в окно, напротив него стояла кремовая чашка с васильками, в которой медленно остывал чёрный чай, а в крошечном блюдце ждало ароматное варенье из брусники. Кевин был маленьким фиолетовым кошко-грифоном, голову его покрывали небольшие аккуратные пёрышки, а на макушке торчали самые настоящие кошачьи уши, которые улавливали любые, даже самые тихие звуки, самые неслышные шорохи и самый незаметный шёпот. Тельце создания было надёжно укутано пёстрым серым мехом, шею, как у настоящего грифона, украшал нарядный белый ворот. Пушистый хвост двигался из стороны в сторону, как это бывает у каждого кота, пребывающего в раздумьях. Вопреки тому, что пишут о грифонах и котах в книгах и показывают в телепередачах, своим клювом Кевин любил клевать ягоды, а не каких-нибудь несчастных мышей. "Как хорошо, — думал он, — что люди придумали варить варенье. Иначе где бы я искал зимой ягоды?"
— Кевин, скорее! У нас опять незнающий, аррр-ав! — это был Остин, оранжевый морковко-пёс. Он нетерпеливо прыгал около Кевина и вилял сильно, насколько это было возможно, своим хвостом — пучком зелёной морковной ботвы.
— Ну куда спешить, успеем, — тихо произнёс Кевин и, моргнув янтарными глазами, добавил: — Видишь, зима начинается.
— Какая зима? О чём ты, на улице дождь!
— Ладно, идём, — вздохнул кошко-грифон, печально посмотрев на чай и блюдце с вареньем.
Оба создания подошли к краю подоконника, а потом, прямо с места, прыгнули с подоконника на стол, со стола на стул, оттуда на стеллаж, а там нырнули в небольшую картонную коробку.
— Как тебя зовут?
— Я... я... не знаю.
Кремовая лисичка фенёк пыталась добиться хоть чего-нибудь от стоящего перед ней растерянного зелёного кактуса. Тот явно не понимал, что происходит, где он, откуда взялся, и что делать дальше. Его острые ушки нервно подрагивали, а колючки от волнения вытянулись и стали острее. С минуту грифон его внимательно разглядывал.
— Соня, не надо, понятно же, он ничего не помнит, — обратился он к лисичке.
— Так странно, — расстраивалась Соня. — Ведь наши глаза-бусины лежали в одной коробочке, а у игрушек, как известно, душа — в глазах. Я его помню, а он меня — нет.
— Не расстраивайся, часа нам хватит, может, даже меньше.
— Что думаешь? Он защитник? — Остин крутился вокруг кактуса и принюхивался, поднося к нему блестящий нос так близко, что рисковал уколоться.
— Думаю, да. Скоро узнаем, — ответил Кевин.
Кошко-грифон аккуратно обхватил своими кошачьими лапками кактуса.
— Не бойся, — сказал он. — Я неплохо летаю.
— Но как?
— Я же грифон, — подмигнул Кевин, и в этот миг они вдвоём вылетели из коробки в сторону приоткрытого окна.
В комнате за столом сидела девушка, она что-то мастерила и была полностью погружена в это занятие. Увидев её, кактус тихонько пискнул.
— Люди нас не видят? — спросил он Кевина.
— Видят, конечно, но не замечают. А те, кто замечает, тактично делают вид, что не видят.
— А она?
— Она видит, она же нас создаёт.
На улице продолжался дождь, крупные капли серыми жемчужинами усыпали всё вокруг. Кевин всматривался в окна, мимо которых нёс кактуса. Он интуитивно знал направление, но сходу не мог определить нужное окно — мешал дождь. Наконец, он почувствовал что-то. Приземлившись на подоконник магазина, осторожно поставил рядом кактуса.
— Смотри, — сказал он.
В магазине перед прилавком стояла женщина средних лет. Глаза её были грустными — день явно не задался — утро началось со сломанного фена, из-за которого она опоздала на работу, где её ждали новые неприятности. Начальнику от скуки захотелось, чтобы она переделала задание, на выполнение которого и без того ушла целая неделя. Чтобы немного поднять себе настроение, в обед женщина решила купить пирожное, но теперь на пути к хорошему настроению стояла продавщица.
— Женщина, — противным голосом говорила та, — берите это, какая вам разница?
— Всё-таки, дайте мне, пожалуйста, нормальное, не такое мятое, — вежливо просила женщина.
— Ой, не морочьте голову, уже из-за вас очередь образовалась! — махнула на неё продавщица.
Диалог продолжался недолго, и в итоге та, что пришла за пирожным, сдалась — не было сил, настроения и подходящих слов, чтобы достойно противостоять. Она вообще была тихой и скромной, не любила конфликтные ситуации и потому регулярно проигрывала в словесных баталиях.
— Меня зовут Рикардио, — сказал вдруг кактус. — Я могу помогать таким, как она, могу подсказывать нужные слова в любых ситуациях, могу научить не бояться отстаивать свою правоту.
— Вот и славно, — ответил Кевин, — пора возвращаться.
Остин радостно кружил вокруг Рикардио, Соня от волнения потирала лапки. Кактус восторженно рассказывал им о том, кто он такой, и для чего нужен людям; о том, что он понял — каждый из них кому-то нужен. Кому-то, без причины грустному, нужен Остин — жизнерадостный и заводной морковко-пёс; кому-то, кто не умеет слушать, нужна Соня; а кому-то несерьёзному нужен Кевин. Создания слушали Рикардио и кивали головами — они-то знали это всё это, но иногда случается так, что новичок, появляясь, этого не помнит.
Кевин, закрыв глаза и укрывшись мягким хвостом, лежал на атласном матрасе. Он думал о том, что где-то там есть и его человек, который в нём, маленьком фиолетовом кошко-грифоне, нуждается, как вдруг услышал приближающиеся шаги. Девушка взяла его в руки и, улыбаясь, сказала: "Ну что ж, малыш, вот и твой день настал, сегодня ты уезжаешь".
Маленькое сердечко Кевина моментально наполнилось радостью, да такой сильной, что ему еле хватило терпения, чтобы сдержаться и не начать шуметь и вырываться.
На улице темнело, небо меняло свой цвет с серого на чернильный, жёлто-розовый свет фонарей освещал улицы, делая их уютными. Туман постепенно рассеивался, уступая дорогу первым снежинкам.
Автор №7 Станислава СницарАвтор №7 Станислава Сницар
11.
Ведьмин пирог.
Ведьма всегда тщательно выбирала время для выпекания пирога. Пирожное время. Оно не зависило ни от положення луны, ни от звездных подсказок. Оно просто наступало и Ведьма знала об этом. Люди из ближайших сел прекрасно понимали, что именно в это время обращатся к Ведьме по любому вопросу было бесполезно. Она закривала ставни, изгоняла котов на улицу. Даже жабы почтительно замолкали.
Ведьма печет пирог.
Откидывает выбившуюсь из под чепца прядь волос, закатывает рукава, прячет со стола зелья, мази, неудавшиеся эксперименты самих странных цветов и консистенции. Тщательно вытирает стол. Теперь можно остановится, закрыть глаза и представить себе пирог. Но Ведьма не видит его обычной круглой здобой. Нет. Она слышит журчание ручья или треск яблок, которые наливаються соком или видит колосья пшеницы, чувствует их тяжесть. Сбоку это довольно странное зрелище. Ведьма стоит на кончиках пальцев и легкий ветерок может качнуть ее то вправо, то влево. Пальцы будто перебирают в воздухе сложные гаммы, но самое интересное происходит с лицом. Оно молодеет. Морщины разглаживаются, прядь волос темнеет, белые ресницы обретают уже забытый ими изгиб.
А потом все пропадает, но приходит понимание - где искать ингредиенты.
Сегодня Ведьма увидела оленя. Она даже успела дотронутся рукой к его шерсти и почуять, что пахнет олень лесными травами, вкусной дикой малиной и еще чем-то далеким и сладким.
«… А потом она нашла его и сделала пирог с оленины. Но он оказался невкусным и ведьма вернулась к старому рецепту - пирог детский диетический!!» - приблизительно такие истории расказывали мамы детям по деревням. Не то изза нехватки страшных сказок, не то изза зависти. Ведь ведьма так ни разу и не пригласила никого из деревни на чай с пирогом или рулетом или чем бы то ни было.
Но Ведьме нет дела к сплетням, она уже бежит со всех ног в лесную чащу. Для своих лет она передвигается невероятно быстро. К спине
привязан любимый кот, чтобы его не снесло ветром, в руках корзины. Ведьма ищет оленя. Какой из них правильный? Ведь в лесу десятки оленей с теплой шерсткой и приятным запахом, но все они разбегаются в разные стороны с перепугаными глазами, как только она приближается.
И тут такая резкая остановка, что кот от неожиданнности выпускает когти. Ведьма опять перебирает пальцами по воздуху и прежние ощущения опять приходят. Насыщеный малиновый запах щекочет ноздри, глаза ведьмы становтся молодыми и блестящими. На полянке стоит олень. Тот самый. А вокруг травы и кусты лесных ягод. Идеальная начинка для пирога.
Сегодня особенный день. И время течет тоже по особенному. Потому что оно - пирожное. Никаких забот и обьязаностей, потому что ведьма угощает лесных зверей своим пирогом. Громадным и пахучим. Каждый раз с новой начинкой, но всегда с одинаковым теплым настроением. Потому что это Ведьмин пирог.
Автор №8 AvoinnaАвтор №8 Avoinna
12.
Пес
Не любила собак. Потому что не знала,
Что в том месте, где город полынью зарос,
У забытого всеми сырого подвала
Есть спокойный, большой, удивительный пес.
Он, наверно, устал от угрюмого мира,
От его суеты, постоянных забот,
От извечных тревог его душной квартиры
И теперь вот один на свободе живет.
Я приду, обниму его теплую шею -
Он за это катает меня на спине.
Унывать рядом с ним не могу, не умею -
И вот это особенно нравится мне.
Вместе с ним я ребенок. А много ли надо?
Пусть пустые слова не касаются нас.
Мне хватает чуть грустного доброго взгляда
Его чистых, глубоких, пронзительных глаз.
Я люблю его запах - он пахнет заботой,
Теплым хлебом, колосьями после дождя,
Молоком, летним полем и солнечным медом.
Жаль, что запах с собой не забрать, уходя.
Только я ухожу, чтобы снова вернуться,
Чтобы вечером, тихо ложась на кровать,
Улыбаться и думать, что стоит проснуться -
Он меня будет ждать.
7.
Когда часы на каминной полке пробили час ночи, дверь детской комнаты со скрипом приоткрылась, и на пороге показалось маленькое существо. Не больше одного фута в высоту, с оттопыренными длинными ушами и маленькими лапками с коротенькими, но острыми коготками. Создание внешне напоминало лисичку, только очень маленькую, да и шкурка была вся чёрная-чёрная. Исключением был лишь белый воротничок на шее, старательно вычесанный к ночи. Светлые глазки, напоминавшие две жемчужинки, озорно поблёскивали в темноте.
Зверёк бесшумно шмыгнул в комнату, неся в лапках небольшую коробочку, похожую на те, в которые обычно люди упаковывают друг другу подарки на Рождество. Добравшись до кровати маленькой девочки, он тихо ставит коробку на пол и вытирает со лба незаметные капельки пота – тяжёлая, похоже, оказалась ноша.
-Так-так… ну-ка, что тут у нас… - проговорил зверь, вскарабкавшись на кровать у самого изголовья. Маленькая девочка хмурилась во сне и корчила недовольно веснушчатый носик. Выждав пару мгновений, маленький ночной посетитель заглядывает в туманную дымку над головой ребёнка и смотрит.
Девочки снились самолёты, какой-то непонятный шум и громкие крики вокруг.
Поцокав языком и негодующе качая головой, зверёк возвращается к оставленной коробке внизу, скатившись по краю сползшего с постели одеяльца. В коробке лежало что-то, очень напоминающее сладкую вату, только более воздушное и искристое. Такое мягкое, что обычный человек не смог бы взять в руки. Это были хорошие мысли, добрые сны и всё то, что дарит маленьким детям радость. Взяв лапками немного этого сладкого облака, зверь запрыгнул обратно на кровать и щедро обсыпал сны маленькой девочки. Те стали меняться, становясь светлее и добрее.
И вот уже в небе не самолёты, а летают резвые птички с крыльями бабочек и поют весёлые песенки.
С чувством выполненного долга маленький зверёк, похожий на лисёнка, спрыгивает обратно к коробке, закрывая её, и заталкивает поглубже под детскую кроватку.
-Вот.… Вот так вот лучше. – Самодовольно проговаривает странное существо, отряхивая лапки. Затем он уверенно забирается на тумбочку и садится, у самой лампы, сладко зевая. Рядом с лампой стоит чёрно-белая фотография в рамке. Папа девочки - в военной форме, стоит рядом с истребителем. В руках он держит того самого чёрного зверька, с длинными, оттопыренными ушами и жемчужными глазками.
-Как же всё-таки нелегко быть хранителем снов… - сонно бурчит диковинный лисенок, нацепляя на лапку бирочку с аккуратной подписью «Лишка. Верный хранитель снов, который будет тебя оберегать, пока меня нет. С любовью, папа». – Ну, ничего, вот закончится война…. Как хорошо заживём!
Поёрзав у лампы ещё немного, Лишка засыпает, точно зная, что папа совсем скоро вернётся.
Автор №4 Синько НаталияАвтор №4 Синько Наталия
8.
Сказочка о самоидентификации
Здравствуйте! Я – птица Сирин,
А может, и просто филин,
Если честно, меня не спросили,
Когда я рождался на свет.
У меня есть рыжая шерсть,
Коготочков, кажется, шесть,
И в ладони помещаюсь – весь!
Или вся?
Я не знаю, чем мне питаться,
Как бы с родичами повидаться,
Как бы с ними мне потрепаться,
Как бы выспросить мне совет
Насчет диет.
Я не знаю, кто мне семья,
Сколько было нас в отчем гнезде,
И куда подевались те,
Кто как я.
Не подумайте, я не жалуюсь,
Просто очень уж мне интересно,
Из какого я вылеплен теста.
Расскажите, пожалуйста!
Подскажите, куда обратиться,
Назовите специалиста –
Кто мне скажет, что я за птица,
И где мое место.
Вот лицо – как у птицы вещей,
Только телом – почти сова,
Но роняю чужие слова
Про совсем непонятные вещи –
Что-то там о судьбе человечьей,
О далеком-далеком грядущем.
За спиной же не райские кущи,
Где положено быть провидцу,
А холодный и снежный лес,
По ветвям, как цветы по ситцу,
Бродит эхо моих словес.
Зимней ночью никак не спится
В ожидании новых чудес.
Знать бы только, кто я, откуда,
И какому прекрасному чуду
Я обязан тем, что я буду
И есть.
Автор №5 Саша/SimiramАвтор №5 Саша/Simiram
9.
главный герой
подглавный герой
- Наш сын, - гордо произнес величавый белоснежный олень, стоя перед дверьми своего дома и охраняя его, пока жена его производила на свет олененка, который должен был стать таким же крупным и могучим, как и его отец. Вокруг столпились многочисленные животные, которым не могли удержаться от любопытства, пытаясь заглянуть в окна небольшого дома посреди леса, чтобы хоть как-то, но рассмотреть процесс появления наследника Озмунда.
Лучшие птицы были приглашены на присутствие при таком важном событии. Щебетание самых прекрасных птиц доносилось на много миль вокруг, и все они восхваляли, каждый на свой лад, такое важное событие, которое должно было перевернуть жизнь Озмунда – оленя мудрого и справедливого, величественного и прекрасного, строгого и милостливого; многообразие сливающихся в одну общую восхитительную мелодию птичьих голосов выливались в один большой рассказ о длительном ожидании такого же мудрого и такого же хорошего правителя леса, как Озмунд Мудрый.
Солнце медленно садилось за горизонт, окрашивая своими лучами облака в самые невообразимые цвета: нежно-лиловое облако контрастировало с ярко-оранжевым, алые, словно горящие, плыли мимо бледно-желтых… И именно в тот момент, когда последние языки солнечного пламени догорали, медленно сменяясь непроглядной летней тьмой и легким сверканием светлячков, Вилия издала свой последний крик, который в этот же момент смешался с другим – тихим и протяжным.
Озмунд ввалился в дом так, словно его ужалила оса в самое непригодное для этого место; он запыхался не хуже матери новорожденного олененка, а за ним в дверной проем всунулись еще несколько десятков голов. Вилия слабо и обессиленно вылизывала свое дитя, закрывая его хрупким телом от глаз посторонних, но все пытались разглядеть не столько наследника Озмунда, сколько его отца…
И когда он увидел ребенка, который должен стать его наследником, гордостью и правителем, лицо его мгновенно переменилось в своем выражении.
***
- Папа, - пискнул олененок Мюнь, с любопытством разглядывая своего отца. Спустя несколько месяцев, он заметно вытянулся в росте, но лицо его оставалось таким же непосредственно-детским; многие не понимали, как Мюнь вообще мог устоять на своих тонких кривоватых ножках, на которых он столь неловко перемещался по лесу. – Почему у тебя такие большие рога?
- Потому что я таким родился, - рявкнул Озмунд и вернулся к своим делам.
Если и был на всем белом свете самый невинный и незатуманенный ум, он принадлежал именно Мюню. Он с восхищался всему, к чему его отец и мать, казалось, привыкли в ту же секунду, как появились на свет: он заливисто смеялся, когда на его нос садилась бабочка и громко и с чувством давился, когда в его разинутый рот залетал жук. Он засовывал голову в реку полностью и удивлялся, почему вода заливается ему в нос и уши, он пытался вброд перейти эту самую реку (от чего совершенно случайно оказавшийся рядом медведь был вынужден его спасать, потому что плавать Мюнь не умел), а сколько раз он бежал, куда глаза глядят, и не мог вернуться обратно, что всему лесу приходилось его искать, а затем вытаскивать из хитросплетений веток повалившихся деревьев – не счесть. Когда он задевал мордочкой паутинку, а она цеплялась и никак не могла отцепиться, поднимался крик на всю округу, а если там еще и был громадный паук (который пугался еще больше олененка), то он моментально терял сознание от ужаса.
Его большие глаза всегда были полны любознательности, доброты и детской наивности – того, чего так не хватало правителю леса, его отцу. В них отражалось небо, плывущие облака и солнце, или же мрачные тучи и льющийся дождь.
Но все это было лишь самой малой толикой того, что могло поражать в Мюне. Этого, наверное, хватило бы и так, если бы не совсем другое…
***
- Это не может быть моим ребенком, - строго и категорично заявил Озмунд после очередной попытки научить олененка борьбе и охоте. Он не стеснялся в выражениях даже при собственном сыне, а уж когда его не было – тогда он и вовсе начинал расходиться так, что, казалось, стены начинали трястись от его бессильного гнева. – Просто не может быть.
- Озмунд, - попыталась перебить мужа Вилия, но он был бешен, как фурия, и ничто не могло закрыть ему рот.
- Ты видишь это? Он слабее девчонки. Он постоянно находится в каком-то своем дурацком мире с радужным небом! Я не понимаю, в чем моя ошибка? Что я сделал не так? Или ты решила, что я недостаточно хорош, чтобы стать отцом жеребенка?
Вилия глубоко вздохнула. В такие моменты доказать что-либо было практически невозможно, и лучшим выходом было – смиренно молчать, однако и такой вариант его не устраивал. Когда она возражала, он бесился; когда она молчала, он злился.
- Мюнь – чудесный ребенок. Он приносит всем столько радости, разве ты не видишь? – Она аккуратно отдернула носом занавеску и глянула краем глаза, как ее дитя, на глазах у маленьких крольчат и хитроглазых лисят пытался дотянуться языком до носа. Дети заливисто смеялись, глядя на выражение лица олененка. – Может, он и не создан для борьбы. Может, он создан для мира. Для того, в чем совершенно не годен ты.
- Это не мой ребенок, - не найдя других слов, отрезал Озмунд, глядя жене прямо в глаза. – Откуда у него белая шерсть? Откуда?
- Конечно, твой, - спокойно ответила жена, в глубине души радуясь, что хотя бы ее сын не превратится в сварливого хладнокровного правителя. – Ты много видел в жизни белых оленей?
«Ни одного», - подумал Озмунд, но, чтобы не выставлять себя дураком, просто промолчал.
- Поэтому и не нужно истерить не из-за чего. К тому же, моя бабушка была белоснежной с парой пятнышек. И у нее тоже родители были бурые.
- Тогда объясни мне, откуда у него такие рога?
Вилия громко рассмеялась, прекрасно понимая, что это только сильнее рассердит разбушевавшегося оленя, однако она ничего не могла с собой поделать.
- Я повторю – ты много видел такие рога? Много? Я не понимаю этого точно так же, как и ты. Озмунд, ты должен просто смириться с тем, что Мюнь не создан для того, для чего создан ты. Как и ты не создан для того, для чего создан Мюнь. Успокойся и прими это. Однажды ты сам будешь им гордиться, - пообещала Вилия и удалилась прочь, оставив ожидавшего совсем другого Озмунда.
***
Ничто не было в Мюне так удивительно, как его рога. Ибо из головы его росли два дерева.
У них были тонкие, совершенно непрочные, но каким-то волшебным (может быть, действительно волшебным?..) образом удерживающиеся на его голове. На них ежелунно цвели маленькие душистые белоснежные цветочки с желтой сердцевиной, а через пару недель они опадали, и тогда самые разные животных приходили и разбирали эти цветы, чтобы украсить ими свои дома и гнезда, и, как бы много животных ни приходило, на всех всегда хватало. Каждый сердечно благодарил олененка, на что тот добродушно улыбался; птицы в благодарность плели крошечные гнездышки и вогружали ими рога Мюня, и тогда они выглядели, как самые настоящие лесные молодые деревья в маленьком их варианте. Все, кто видел олененка, не могли дождаться начала его правления: их переполняло чувство защищенности и доброты, исходящее из этого, на первый взгляд, слабого и никчемного существа. Мюнь дружил абсолютно со всеми, каждому позволял на себе покататься (и ни разу не показывал, что ему было очень тяжело) и потрогать свои рога – правда лишь, срывать цветы не разрешал никому, так как ему было по-настоящему больно, когда с его рогов отрывали цветок.
Но лучшим его другом был волчонок… Волчонок, что сын вожака стаи волков.
***
Война между оленями и волками длилась шесть поколений. Озмунд был рожден в этой войне, отец его, дед… Лес был поделен на две половины – оленью и волчью – и каждый стремился вторую захватить. Волки были дикарями, вечноголодными, жадными до битв, превосходными стратегами и сильнейшими противниками; олени же были гордыми, благородными и мудрыми – вернее, таковыми они себя видели, не замечая ничего вокруг. Волки брали силой, агрессией и клыками, олени – рассчетливостью и рогами. Как не было врага страшнее волка, так не было и врага предусмотрительнее оленя. И эти кланы столкнулись между собой в яростном противостоянии друг против друга, подчиняя себе живущих на своих территориях животных. Живущих на разных территориях зверей можно было легко отличить друг от друга: волчьи были более запуганны и вместе с тем агрессивны, оленьи – ухоженны и добры. А бежавшие с одной на другую жестоко наказывались.
Они встретились именно в один из тот многих разов, когда Мюнь потерялся. Тогда он увидел бабочку с большими-большими коричневыми крыльями, каких ранее не видел, и непременно последовал за ней, и следовал до тех пор, пока она не взмыла в небо и не исчезла из виду. Тогда Мюнь понял, что он находится на Поляне - месте, где стояло Одинокое Дерево, которое было своего рода чертой между волчьей территорией и территорией оленей. Он уже почти было дошел до границы, но вовремя остановился; тем более, он знал, что если он хоть копытом переступит черту, то на него моментально с обеих сторон набросятся два сторожевых волка и ему наступит неизбежный конец, особенно учитывая то, что он – сын правителя.
Тогда он и встретил Тополиного Пуха.
Тополиный Пух был крепким, но, как и Мюнь, далеко не в том качестве, в котором хотел бы его вожак отец: он был пухлым и коренастым, и его пухлость делала его слабым и неповоротливым. Увидев Мюня, Тополиный Пух насторожился и зарычал, но тот попятился, глядя своими невинными глазами в глаза волчонка; тогда вдруг Пух перестал рычать и изображать из себя настоящего сына своего отца и завилял хвостом. Оказалось, что он тоже прибежал сюда за бабочкой, только желтой.
- Наверное, они хотели нам что-то показать, - сказал тогда Пух.
- Вот здорово!
С тех пор Одинокое Дерево стало местом их встреч. Они прогуливались вместе вдоль границы, ни в коем случае не нарушая ее, и даже речку Пуху приходилось переплывать самому, потому что мост (который являлся поваленным деревом) находился на половине Мюня. Вот только, когда друзья расходились по домам, Тополиному Пуху ничего не стоило найти дорогу обратно благодаря своему волчьему чутью, а вот Мюню приходилось несладко: вместо того, чтобы самому приходить домой, его приводили.
Однажды Мюнь пришел домой, весь в расстроенных чувствах из-за того, что не может ни прийти Пуху в гости, ни позвать его самому (они частенько забавлялись, играя в игру: один называл предмет, который есть в любом доме, а другой описывал, как он выглядит у него дома). Он подошел к своему отцу, уселся рядышком и спросил:
- Почему мы ведем войну с волками?..
***
- Я же тебе сотню раз объяснял, - на удивление спокойно ответил отец. Он очень любил эту тему и действительно рассказывал это раз за разом, и каждый новый рассказ обрастал все новыми подробностями.
- Да, но… я забыл.
Мюнь дернул головой, и листики на его рогах-деревцах перешепнулись между собой.
- Ну что ж, - Озмунд явно был в хорошем расположении духа. – Садись и слушай.
И тогда перед Мюнем вспыхнули тысячи образов, когда отец начал свой рассказ. Он представлял себе озлобленного на весь мир волка Лесного Ручья, который убил возлюбленную оленя Ториса, которая, мирно прогуливалась неподалеку от его дома. Лесной Ручей поклялся объявить войну, если еще хоть кто-нибудь из оленей посмеет нарушить его покой, и он объявил ее, хотя никто даже не подходил к его логову на близкое расстояние. После двух ожесточенных боев – битвы за Поляну и самую масштабную битву за Одинокое Дерево было решено разграничить лес на две части – те самые, волчью и оленью. Так и началась война между этими двумя территориями, и началась она с алчности и имульсивности волка Лесного Ручья…
- …который не считал крупных зверей достойными проходить мимо его поганого логова, - завершил свой рассказ Озмунд, и увидел в качестве реакции огромные удивленные глаза сына.
- Вот это да! – Только и сказал Мюнь. – Только из-за возлюбленной Ториса мы воюем уже столько лет? Это же так… бессмысленно!
Много кто и много чего говорил Озмунду о войне, но слово «бессмысленно» прозвучало, пожалуй, впервые. И это вовсе не понравилось отцу олененка.
- Это ничего не бессмысленно! – Вспыхнул тот. – Из-за жестокости и любви к бессмысленным убийствам этого глупца мы теперь воюем… Теперь ты понимаешь? Волки – опасный народ. Они все такие. Я не знаю, что я бы сделал с тем, кто связался с волком. Но знаю точно – наказание не заставило бы себя ждать.
- Да… Ты абсолютно прав, отец. – Расстроенно промямлил Мюнь и ушел к себе спать, оставив Озмунда довольным тем, что наконец его сын начал что-то смыслить и интересоваться войной.
«А он, пожалуй, не такой уж и бесполезный парень», - мысленно признал олень и улыбнулся.
***
- Я же тебе сотню раз объяснял, - рявкнул Алый Закат, горящими глазами глядя на сына. На самом деле, он даже не смог припомнить ни единого раза, когда его сын хотя бы заинтересовался этой темой, но все равно надо было как-то выставить себя строже и суровее.
- Прости, отец, я… забыл.
Алый Закат поерзал на месте, вдохнул побольше воздуха (уж очень он любил эту историю).
- Ну что ж, - сказал он. – Садись и слушай.
И тогда перед Тополиным Пухом вспыхнули тысячи образов, когда отец начал свой рассказ. Он представлял себе холодного сердцем и рассчетливогого оленя Ториса, чья возлюбленная побила рогами и начала топтать копытами одного из детей охранника логова вожака волков. Лесной Ручей, самый мудрый и спокойный из всех правителей, прогнал олениху с территории своего логова, после чего Торис объявил войну как наказание волкам за их любовь к ограничениям других в действиях. После двух ожесточенных боев – битвы за Поляну и самую масштабную битву за Одинокое Дерево было решено разграничить лес на две части – те самые, волчью и оленью. Так и началась война между этими двумя территориями, и началась она с неуемной жажды войны Ториса…
- …который посчитал себя слишком важной особой, чтобы выгнать свою возлюбленную за такую жестокость! - завершил свой рассказ Алый Закат, и увидел в качестве реакции огромные удивленные глаза сына.
- Невероятно! – Промолвил Пух. - Только из-за возлюбленной Ториса мы воюем уже столько лет? Это же так… глупо!
Много кто и много чего говорил Алому Закату о войне, но слово «бессмысленно» прозвучало, пожалуй, впервые. И это вовсе не понравилось отцу юного волчонка.
- Не смей говорить мне, что это глупо! – Вспыхнул тот. – Мы воюем из-за гордости и чувства собственного превосходства оленей… Понимаешь? Нельзя доверять оленям. Они все отвратительные создания.
- Да… Ты абсолютно прав, отец. – Покорно признал Тополиный Пух, и медленно поковылял к своему ложу.
«И с чего это он вдруг», - подумал Алый Закат, решив, что раз уж его сын заинтересовался войной, то не настолько уж он и не негодный, как он думал.
***
Когда Мюнь и Пух встретились в следующий раз, оба были опечалены рассказами своих отцов. А когда они пересказали их друг другу, они чуть было не поссорились из-за расхождений.
- Наверняка все даже было не так, - вдруг сказал Мюнь посреди спора.
- Наверное, - согласился Пух. – Давай пообещаем друг другу, что что бы ни случилось, война никогда не сможет нас разлучить.
- Обещаю! – Радостно воскликнул Мюнь и тут же пискнул и понизил голос, чтобы их никто не заметил вместе.
- И я обещаю.
Они медленно приблизились друг к другу, соблюдая границу; Мюнь аккуратно нагнулся и положил голову на шею волка. Так они и обнялись в самый первый раз за месяцы своей дружбы; но вдруг раздался громкий резкий рык. Мюнь одним лишь копытом переступил границу.
- Беги, Мюнь, беги! – Закричал Тополиный Пух. Раздался протяжный вой, разнесшийся на всю округу, и всем обитателям леса на обеих территориях стало известно о нарушении границы. Огромная стая волков мгновенно примчалась на место совершенного преступления, и Мюнь лишь краем глаза увидел, как отец его лучшего друга, Алый Закат, схватил собственного сына за шкирку и отшвырнул куда подальше. За Мюнем неслась огромная стая самых быстрых волков, и олененок сам даже не подозревал, что может бежать на свои длинных хрупких ногах с такой скоростью. Граница уже была нарушена, олени и волки собирались вместе по обе стороны Одинокого Дерева, а во главе их стояли их вожаки – Озмунд и Алый Закат.
- Ну, Закат, - хмыкнул огромный величественный олень. – Вот мы и встретились.
- Встретились, Озмунд, встретились, - прорычал крупный волк. – А все благодаря твоему сынку. Он напал на моего сына!
- Что? Мюнь? – Озмунд рассмеялся. – Он не способен ни на кого напасть в принципе. Наверняка твой маленький гаденыш оскалил свои зубы на моего наследника!
Обстановка становилась все напряженнее и напряженнее.
- Сейчас десятеро моих самых быстрых волков несутся за одним твоим «неспособным» оленем! Моли кого угодно, чтобы он убежал.
Озмунд дал знак, и олени затопали ногами. Это означало полную боевую готовность. А когда Алый Закат прорычал и завыл, битва началась.
***
- Мюнь! Мюююююнь! – Вопил Тополиный Пух в поисках хотя бы следа волков. Он несся с такой скоростью, какую раньше никогда не развивал, принюхивался к каждому кусту, пытаясь учуять запах Мюня или своих, но в какой-то момент окончательно сбился со следа.
«Пускай Мюню придет в голову запутать следы, пускай он запутает следы…»
Навстречу Пуху выскочил крупный олень с маленькими, но поразительно острыми рогами («Они там что, специально их что ли точат…»); волчонок взвизгнул и понесся обратно, мысленно извиняясь перед другом.
Пух вдруг подумал, как же это иронично – объятие, которое могло навеки разрешить войну, только сильнее ее усугубило. Место укуса отца сильно болело, но волк уже даже не обращал внимания на боль: он просто бежал, бежал, что есть духу, бежал к своему отцу, чтобы он одумался…
Но он не узнал свою любимую зеленую поляну. Сотни волков и оленей, а также приспешники обоих – лисьи стаи, которые точно так же разделены по территориям, медведи – от крупных до медвежат, кабаны – боролись друг с другом и пробивались сквозь живые стены. Пух обежал поляну и встал на территорию волков, стараясь пробиться как можно ближе к отцу.
- Простите… извините… простите, виноват, не хотел… Отец! ОТЕЦ!
Алый Закат раскидывал всех врагов вокруг и одновременно отдавал приказы, одним из которых только что стало окружение.
- Отец! Отец, послушай меня!
- Пух, ты с ума сошел?! Беги отсюда! Тебя здесь просто… - на тебе! – тебя здесь ранят! Беги!
- Нет, отец, послушай, Мюнь мой друг, он…
- Что ты сказал?! – Глаза волка налились кровью, и Пуху показалось, будто Алого Заката вообще перестало что-либо волновать, кроме этого. – Пут Плюща, займись командованием, я вернусь сейчас же.
Алый Закат снова сгреб за шкирку сына и швырнул за пределами битвы.
- Я сказал тебе не водиться с оленями! Как ты посмел сдружиться с сыном нашего худшего врага! Нет тебе такого наказания, которое смогло бы компенсировать твою дерзость!
- Отец, пожалуйста, он не хотел ничего плохого, он лишь… прошу, прекрати это, ты же можешь…
- И сдаться этим наглецам? Ни за что! Но я придумал тебе наказание. Если тебе повезет, оно будет недолгим. Ты будешь биться.
- Что? Я… но я не…
Но Алый Закат был опьянен своей ненавистью и злостью. Шкирка Тополиного Пуха так сильно болела, что он даже перестал ощущать, как зубы вновь сомкнулись на ней… А затем он оказался в самой гуще битвы.
***
Как только раздалось три коротких завывания подряд, означавшие сбор всей стаи на месте битвы, волки, преследовавшие Мюня, резко развернулись и побежали обратно. Мюнь решил, что он может хоть как-то повлиять на отца и остановить это безумие, и вновь побежал как можно быстрее, невзирая на ослабшие болящие ноги; где-то в левом боку ныло, кололо и разрывало, но он бежал так, словно бы он был своим собственным отцом, который никогда не обращал внимание на боль и усталость, как будто бы у него их и не было.
Когда он увидел то, что раньше было местом их с лучшим другом встреч, ноги Мюня подкосились и вся боль и усталость резко подкатила к ним.
- Я никогда не найду отца, - пропищал Мюнь себе под нос.
И в какое-то мгновение он упал оземь и мысленно сдался; он смотрел на плывущие облака, чувствовал под собой шуршание травы. Он уловил взглядом летящую низко-низко бабочку с ярко-желтыми крыльями. «Похожа на ту, что увидел Пух…»
«Пух…»
«Пух!»
Силы вновь вернулись к олененку, и он побежал вслед за бабочкой, которая кружила, петляла, но не улетала высоко. Он бежал, бежал мимо бьющихся оленей и медведей, едва увернулся от клыков лисицы с их территории, которая нацеливалась на волка, но он отскочил; он следил глазами за бабочкой, и, когда его увидел отец, он лишь подумал: «Он серьезно? Он в разгаре битвы бежит за бабочкой? Надеюсь, я сплю».
Вдруг бабочка взмыла высоко вверх и оставила Мюня посреди поляны, там, где происходило все действие. И вдруг он посмотрел вниз, где лежал раненый и слабо дергающийся Тополиный Пух.
Внезапный рев и крик олененка заглушил все звуки битвы. Когда все услышали вопль олененка, звуки клацающих зубов и тупых ударов рогов затихли, ведь никто не ожидал присутствия детей на поле битвы. Но Мюню было уже все равно, он повалился рядом со своим другом и кричал:
- Пух! Нет! Нет! Пух! Пожалуйста! Помогите ему кто-нибудь! Пух!
Озмунд своими огромными размашистыми рогами отбросил сына от раненого волчонка. Мать Тополиного Пуха, услышав плач олененка, мгновенно прибежала на место битвы и начала зализывать его раны, и громкие всхлипы Мюня сливались с ее протяжным печальным воем.
- Ты погубил моего друга!
Тополиный Пух не мог вымолвить ни слова. Он лишь слабо поскуливал и глядел на такого слабого, но такого отважного лучшего друга.
- Ты сам виноват! Якшался с нашим врагом, с волком! – Действие на поле битвы уже становилось не столько грустным и жестоким, сколько интересным. Все головы были обращены на лежащего волчонка, его воющую мать и олененка, глядящего полными ненависти глазами на отца.
- К чему все это, скажите мне? – Кричал Мюнь, обводя взглядом всех присутствующих. – За что?! Никто даже не знает, из-за чего на самом деле началась война! Почему нельзя просто дружить друг с другом, ходить друг к другу в гости?..
«Наивный юнец, у него все к гостям сводится», - промелькнула мысль в голову Озмунда.
- А ну перестань, - рявкнул отец.
- Мю…нь… - прошептал Тополиный Пух. Мюнь резко развернулся и улегся рядом с другом, стараясь согреть его и не позволить никому к нему притронуться.
И вдруг раздался звук бьющихся крыльев. Крупная тень накрыла Поляну; огромный филин, о котором слагались самые разные легенды, который исчез несколько сотен лет назад и о котором говорили, что он теперь наблюдает за всем происходящим откуда-то с облаков, опустился на самую толстую ветвь Одинокого Дерева и замолвил:
- Прекратите это безумие!
И тогда перед всеми участниками битвы вспыхнули тысячи образов, когда настоящий Хранитель Леса начал свой рассказ.
- Лесной Ручей, самый спокойный и мудрый из живущих волков, и Торис, самый добрый и рассудительный из оленей, были лучшими друзьями, они воспитывались одной лисицей, так как обоих покинули родители в детстве… Оба выросли достойнейшими зверями и творили мир во всем лесу. Однако пришло время каждому из них остепениться, и оба выбрали себе самых красивых и умных жен: волк – волчицу, олень – олениху. Но не дружили их жены друг с другом так, как дружили друг с другом Лесной Ручей и Торис. Они постоянно строили козни друг другу, а в итоге настроили некогда лучших друзей друг против друга…
- Все проблемы из-за женщин! – Выкрикнул кто-то из толпы, и горящие взгляды обернулись на него. Тогда тот медведь решил сдерживаться в выражениях.
- …и рассказала волчица, что возлюбленная Ториса топтала дитя одного из друзей Ручья. А олениха рассказала своему мужу, как Лесной Ручей грозился объявить войну. Но первым никто войны не объявлял: они сделали это одновременно. После двух ожесточенных боев – битву за…
- Да, да, да, это мы все знаем, - раздраженно прорычал Алый Закат. – Как-то все это глупо.
- То-есть… - проговорил Озмунд. – Все это бессмысленно?..
- Да, - выдохнул филин. – И Торис с Лесным Ручьем под землей вертятся от всего, что вы творите.
Будто все шесть поколений, что шла война, стали одним большим черным пятном на белой истории прекрасного леса. Филин молча улетел, оставив всех в недоумении; вопросов появилось еще больше, чем ответов. На этом битва завершилась, которая вскоре в истории получила название Битвы за Дружбу.
На том и завершилась война. Пусть и не было никакого официального заявления об этом, а границы все еще соблюдались, но вскоре сторожевые волки покинули свои посты и занялись своими семьями, а граница пересекалась столько раз, что, наверное, за все шесть поколений хватит.
***
Несколько лет спустя Тополиный Пух и Мюнь были коронованы и стали правителями Лесного Королевства, как теперь стал называться лес. Они-то официально и объявили войну законченной, и больше никогда в истории она не упоминалась и ни на что не влияла.
- Пожалуй, ты была права, Вилия, - тихо произнес Озмунд. – Мюнь был способен на то, на что не способен был я.
- Нет на свете существа, который был бы счастливее от такого признания, - улыбнулась жена и посмотрела на сына, который вскрикнул из-за того, что паутина опять зацепилась за его мордочку.
В Лесном Королевстве воцарился покой и порядок: двое его правителей были лучшими друзьями – и не только друг другу, но и всему народу. Счастьем было иметь возможность подойти к своему вожаку и спросить у него совета по поводу чего угодно, а в качестве ответа получить: «Понаблюдай за бабочками, они подскажут тебе ответ», или же просто дружеское ободрение и обещание, что все будет хорошо.
И когда Королевством стали править двое детей, все и стало таким же, как они – детским и беззаботным. И каждый месяц устраивался Праздник Цветов – праздник, когда Мюнь одаривал всех крохотными прекрасными цветками с ветвей своих рогов, а птицы плели ему гнездышки.
А героями стали не сильные и крупные волк и олень, вовсе нет; героями стали пухлый неуклюжий волчонок и белоснежный хрупкий олень с деревьями вместо рогов.
Автор №6 ЕвгенияАвтоp №6 Евгения
10.
Сказка: Первый день зимы
Кевин проснулся от монотонного звука — это крупные, редкие капли дождя стучали по подоконнику. Не открывая глаз, он пытался угадать, какой будет сегодняшняя погода, что принесёт этот день. "Сегодня начнётся зима, начнётся новая жизнь" — решил он, и открыл глаза. "Так и есть, я не ошибся!" — сказал он вслух и поспешил встать с мягкого атласного матраса.
Спустя десять минут Кевин сидел, глядя в окно, напротив него стояла кремовая чашка с васильками, в которой медленно остывал чёрный чай, а в крошечном блюдце ждало ароматное варенье из брусники. Кевин был маленьким фиолетовым кошко-грифоном, голову его покрывали небольшие аккуратные пёрышки, а на макушке торчали самые настоящие кошачьи уши, которые улавливали любые, даже самые тихие звуки, самые неслышные шорохи и самый незаметный шёпот. Тельце создания было надёжно укутано пёстрым серым мехом, шею, как у настоящего грифона, украшал нарядный белый ворот. Пушистый хвост двигался из стороны в сторону, как это бывает у каждого кота, пребывающего в раздумьях. Вопреки тому, что пишут о грифонах и котах в книгах и показывают в телепередачах, своим клювом Кевин любил клевать ягоды, а не каких-нибудь несчастных мышей. "Как хорошо, — думал он, — что люди придумали варить варенье. Иначе где бы я искал зимой ягоды?"
— Кевин, скорее! У нас опять незнающий, аррр-ав! — это был Остин, оранжевый морковко-пёс. Он нетерпеливо прыгал около Кевина и вилял сильно, насколько это было возможно, своим хвостом — пучком зелёной морковной ботвы.
— Ну куда спешить, успеем, — тихо произнёс Кевин и, моргнув янтарными глазами, добавил: — Видишь, зима начинается.
— Какая зима? О чём ты, на улице дождь!
— Ладно, идём, — вздохнул кошко-грифон, печально посмотрев на чай и блюдце с вареньем.
Оба создания подошли к краю подоконника, а потом, прямо с места, прыгнули с подоконника на стол, со стола на стул, оттуда на стеллаж, а там нырнули в небольшую картонную коробку.
— Как тебя зовут?
— Я... я... не знаю.
Кремовая лисичка фенёк пыталась добиться хоть чего-нибудь от стоящего перед ней растерянного зелёного кактуса. Тот явно не понимал, что происходит, где он, откуда взялся, и что делать дальше. Его острые ушки нервно подрагивали, а колючки от волнения вытянулись и стали острее. С минуту грифон его внимательно разглядывал.
— Соня, не надо, понятно же, он ничего не помнит, — обратился он к лисичке.
— Так странно, — расстраивалась Соня. — Ведь наши глаза-бусины лежали в одной коробочке, а у игрушек, как известно, душа — в глазах. Я его помню, а он меня — нет.
— Не расстраивайся, часа нам хватит, может, даже меньше.
— Что думаешь? Он защитник? — Остин крутился вокруг кактуса и принюхивался, поднося к нему блестящий нос так близко, что рисковал уколоться.
— Думаю, да. Скоро узнаем, — ответил Кевин.
Кошко-грифон аккуратно обхватил своими кошачьими лапками кактуса.
— Не бойся, — сказал он. — Я неплохо летаю.
— Но как?
— Я же грифон, — подмигнул Кевин, и в этот миг они вдвоём вылетели из коробки в сторону приоткрытого окна.
В комнате за столом сидела девушка, она что-то мастерила и была полностью погружена в это занятие. Увидев её, кактус тихонько пискнул.
— Люди нас не видят? — спросил он Кевина.
— Видят, конечно, но не замечают. А те, кто замечает, тактично делают вид, что не видят.
— А она?
— Она видит, она же нас создаёт.
На улице продолжался дождь, крупные капли серыми жемчужинами усыпали всё вокруг. Кевин всматривался в окна, мимо которых нёс кактуса. Он интуитивно знал направление, но сходу не мог определить нужное окно — мешал дождь. Наконец, он почувствовал что-то. Приземлившись на подоконник магазина, осторожно поставил рядом кактуса.
— Смотри, — сказал он.
В магазине перед прилавком стояла женщина средних лет. Глаза её были грустными — день явно не задался — утро началось со сломанного фена, из-за которого она опоздала на работу, где её ждали новые неприятности. Начальнику от скуки захотелось, чтобы она переделала задание, на выполнение которого и без того ушла целая неделя. Чтобы немного поднять себе настроение, в обед женщина решила купить пирожное, но теперь на пути к хорошему настроению стояла продавщица.
— Женщина, — противным голосом говорила та, — берите это, какая вам разница?
— Всё-таки, дайте мне, пожалуйста, нормальное, не такое мятое, — вежливо просила женщина.
— Ой, не морочьте голову, уже из-за вас очередь образовалась! — махнула на неё продавщица.
Диалог продолжался недолго, и в итоге та, что пришла за пирожным, сдалась — не было сил, настроения и подходящих слов, чтобы достойно противостоять. Она вообще была тихой и скромной, не любила конфликтные ситуации и потому регулярно проигрывала в словесных баталиях.
— Меня зовут Рикардио, — сказал вдруг кактус. — Я могу помогать таким, как она, могу подсказывать нужные слова в любых ситуациях, могу научить не бояться отстаивать свою правоту.
— Вот и славно, — ответил Кевин, — пора возвращаться.
Остин радостно кружил вокруг Рикардио, Соня от волнения потирала лапки. Кактус восторженно рассказывал им о том, кто он такой, и для чего нужен людям; о том, что он понял — каждый из них кому-то нужен. Кому-то, без причины грустному, нужен Остин — жизнерадостный и заводной морковко-пёс; кому-то, кто не умеет слушать, нужна Соня; а кому-то несерьёзному нужен Кевин. Создания слушали Рикардио и кивали головами — они-то знали это всё это, но иногда случается так, что новичок, появляясь, этого не помнит.
Кевин, закрыв глаза и укрывшись мягким хвостом, лежал на атласном матрасе. Он думал о том, что где-то там есть и его человек, который в нём, маленьком фиолетовом кошко-грифоне, нуждается, как вдруг услышал приближающиеся шаги. Девушка взяла его в руки и, улыбаясь, сказала: "Ну что ж, малыш, вот и твой день настал, сегодня ты уезжаешь".
Маленькое сердечко Кевина моментально наполнилось радостью, да такой сильной, что ему еле хватило терпения, чтобы сдержаться и не начать шуметь и вырываться.
На улице темнело, небо меняло свой цвет с серого на чернильный, жёлто-розовый свет фонарей освещал улицы, делая их уютными. Туман постепенно рассеивался, уступая дорогу первым снежинкам.
Автор №7 Станислава СницарАвтор №7 Станислава Сницар
11.
Ведьмин пирог.
Ведьма всегда тщательно выбирала время для выпекания пирога. Пирожное время. Оно не зависило ни от положення луны, ни от звездных подсказок. Оно просто наступало и Ведьма знала об этом. Люди из ближайших сел прекрасно понимали, что именно в это время обращатся к Ведьме по любому вопросу было бесполезно. Она закривала ставни, изгоняла котов на улицу. Даже жабы почтительно замолкали.
Ведьма печет пирог.
Откидывает выбившуюсь из под чепца прядь волос, закатывает рукава, прячет со стола зелья, мази, неудавшиеся эксперименты самих странных цветов и консистенции. Тщательно вытирает стол. Теперь можно остановится, закрыть глаза и представить себе пирог. Но Ведьма не видит его обычной круглой здобой. Нет. Она слышит журчание ручья или треск яблок, которые наливаються соком или видит колосья пшеницы, чувствует их тяжесть. Сбоку это довольно странное зрелище. Ведьма стоит на кончиках пальцев и легкий ветерок может качнуть ее то вправо, то влево. Пальцы будто перебирают в воздухе сложные гаммы, но самое интересное происходит с лицом. Оно молодеет. Морщины разглаживаются, прядь волос темнеет, белые ресницы обретают уже забытый ими изгиб.
А потом все пропадает, но приходит понимание - где искать ингредиенты.
Сегодня Ведьма увидела оленя. Она даже успела дотронутся рукой к его шерсти и почуять, что пахнет олень лесными травами, вкусной дикой малиной и еще чем-то далеким и сладким.
«… А потом она нашла его и сделала пирог с оленины. Но он оказался невкусным и ведьма вернулась к старому рецепту - пирог детский диетический!!» - приблизительно такие истории расказывали мамы детям по деревням. Не то изза нехватки страшных сказок, не то изза зависти. Ведь ведьма так ни разу и не пригласила никого из деревни на чай с пирогом или рулетом или чем бы то ни было.
Но Ведьме нет дела к сплетням, она уже бежит со всех ног в лесную чащу. Для своих лет она передвигается невероятно быстро. К спине
привязан любимый кот, чтобы его не снесло ветром, в руках корзины. Ведьма ищет оленя. Какой из них правильный? Ведь в лесу десятки оленей с теплой шерсткой и приятным запахом, но все они разбегаются в разные стороны с перепугаными глазами, как только она приближается.
И тут такая резкая остановка, что кот от неожиданнности выпускает когти. Ведьма опять перебирает пальцами по воздуху и прежние ощущения опять приходят. Насыщеный малиновый запах щекочет ноздри, глаза ведьмы становтся молодыми и блестящими. На полянке стоит олень. Тот самый. А вокруг травы и кусты лесных ягод. Идеальная начинка для пирога.
Сегодня особенный день. И время течет тоже по особенному. Потому что оно - пирожное. Никаких забот и обьязаностей, потому что ведьма угощает лесных зверей своим пирогом. Громадным и пахучим. Каждый раз с новой начинкой, но всегда с одинаковым теплым настроением. Потому что это Ведьмин пирог.
Автор №8 AvoinnaАвтор №8 Avoinna
12.
Пес
Не любила собак. Потому что не знала,
Что в том месте, где город полынью зарос,
У забытого всеми сырого подвала
Есть спокойный, большой, удивительный пес.
Он, наверно, устал от угрюмого мира,
От его суеты, постоянных забот,
От извечных тревог его душной квартиры
И теперь вот один на свободе живет.
Я приду, обниму его теплую шею -
Он за это катает меня на спине.
Унывать рядом с ним не могу, не умею -
И вот это особенно нравится мне.
Вместе с ним я ребенок. А много ли надо?
Пусть пустые слова не касаются нас.
Мне хватает чуть грустного доброго взгляда
Его чистых, глубоких, пронзительных глаз.
Я люблю его запах - он пахнет заботой,
Теплым хлебом, колосьями после дождя,
Молоком, летним полем и солнечным медом.
Жаль, что запах с собой не забрать, уходя.
Только я ухожу, чтобы снова вернуться,
Чтобы вечером, тихо ложась на кровать,
Улыбаться и думать, что стоит проснуться -
Он меня будет ждать.